Лет пять назад в большую моду вошел странный музыкальный гибрид, названный этно-попом. Он был широко разрекламирован, как встреча двух культур - западной, то-есть высоко-технологической,- и не западной, то-есть, экзотической. Незападную культуру представляли, в основном, страны третьего мира - Африки, Азии и Латинской Америки. Впрочем и в Соединенных Штатах, и в Великобритании, и в Германии и во Франции нашлись музыканты, чудом уцелевшие от поп-музыкального потопа последних десятилетий.
Широкой общественности был пред'явлен целый полк непонятно откуда взявшихся певцов и инструменталистов, по-разному одетых, но одинаково широко улыбающихся. Для участия в этом цирке были отобраны самые лучшие музыканты третьего мира. При этом речь шла вовсе не об изучении далеких музыкальных традиций и культур, которые оказались излишне многообразными и малопонятными для цивилизованной аудитории, избалованной хорошо спродюссированной жвачкой для ушей.
Благодаря усилиям звукозаписывающих корпораций был искусственно выведен этно-поп, или как его более уважительно называют world-music - то-есть, "музыка мира". Цель этого гигантского проекта можно сформулировать так: еще раз навязать тот же самый синтезаторный музон публике, которая, с одной стороны, повзрослела, а с другой,- безумно устала от Duran Duran, Дитера Болена и прочих радостей 80х.
В начале 90х этно-поп, действительно вошел в моду, но уже через пару лет, и, по-видимому,- навсегда,- вышел из нее. Про израильскую певицу Офру Хазу уже никто не вспоминает. Еще выходят компакт-диски музыкантов из Сенегала, спродюссированные по американскому стандарту, но никакого энтузиазма они уже ни у кого не вызывают.
И лишь 37-летний алжирец Хадж-Брахим Халед цветет и благоухает. Он пережил быстротечную моду и стал большим человеком - настоящей звездой поп-музыки.

Халед вовсе не похож на поп-звезду мирового уровня. У него огромные черные усы,- как и полагается настоящему мужчине,- золотой Роллекс и золотые же украшения на пальцах, запястьях, шее и в ушах. Цветастая, но тесная рубаха обтягивает еще не увесистый, но уже вполне заметный живот. Халед непрерывно улыбается, показывая свои роскошные белые зубы. Как и положено настоящему восточному человеку, певец крайне доброжелателен, но при этом очень осторожен в выражениях и предпочитает избегать острых углов и отделываться вежливыми фразами.
Недавно вышел новый альбом Халеда (1996, Polygram). Он называется Sahra, то-есть Сахара. Это пустыня. Впрочем, так же зовут и дочку певца.
Вот уже десять лет Халед живет в Париже. Появляться в родном Алжире он побаивается. Дело в том, что для исламских фундаменталистов, организовавших в этой североафриканской стране кровопролитный террор, Халед является образцово-показательным примером распутства, безнравственности и продажности, и в первую очередь - бесстыдной капитуляции перед разлагающим влиянием Запада.
Многие полагают, что певец находится на первых местах в черных списках исламских террористических формирований, поэтому на его концертах, которые проходят исключительно на стадионах, предпринимаются необычайно строгие меры безопасности.
Халед часто меняет место жительства, но услугами телохранителей не пользуется.

Впрочем, опасность покушения вовсе не преувеличена. В 1994 в Оране - родном городе Халеда,- на улице был застрелен 26-летний певец Чеб Хасни, приехавший из Парижа погостить у своих родственников. Чеб Хасни пел совершенно безобидные и прямо-таки сахарно-сладкие песни. Чуть позже убили и его продюсера.

Однако Халед не верит, что за ним охотятся вооруженные террористы. Больше всего он боится, что в давке во время концерта какой-нибудь малолетний фанатик-дурак взорвет бомбу и отправит на тот свет кучу людей.
У этой проблемы есть и еще один аспект. Халед популярен и среди членов исламских террористических организаций, которые сплошь состоят из подростков и молодых людей. Ведь в Алжире 75% населения - моложе 30 лет. Так вот, какой-нибудь лихой мусульманин, об'ятый комплексом убийцы Джона Леннона, вполне может угробить всеми любимого и слегка неприличного Халеда.
Иными словами, в покушение, организованное исламской группировкой, Халед не верит, а вот в самодеятельность масс - вполне.
Аполитичный певец отказывается критиковать политику алжирского правительства и осуждать произвол исламских группировок. Свою заботу о судьбе истекающей кровью родины певец формулирует в виде горячих, но несколько абстрактных призывов остановить кровопролитие и братоубийство.
Каждый день Халед звонит своим родным в Алжир, опасаясь за их судьбу.

Попытки арабских эмигрантских кругов привлечь певца к более активной политической деятельности неизменно проваливаются. Халед организовал Фонд помощи народу Алжира, который собирает деньги и помогает семьям, потерявшим кормильца. Но никаких политических, и тем более - анти-исламских заявлений певец не делает. Халед уверяет, что без религии, то-есть,- ислама,- никак нельзя, ведь иначе люди утратят человеческий облик. Кроме того, он полагает, что это именно он - правоверный мусульманин, а так называемые исламские фундаменталисты - творят зло и искажают учение пророка.

Музыка, которую исполняет Халед, называется RAI. Это арабское слово означает "личное мнение" или "взгляд на вещи".
Вот уже много сотен лет пастухи-берберы пасут стада в окрестностях западно-алжирского города - средиземноморского порта Орана, находящегося на границе с Марокко. Пастухи, естественно, поют песни. Сто лет назад эти песни разрешалось петь лишь шейхам - то-есть, вождям племен и религиозным лидерам. Слово "шейх" в буквальном переводе означает "старик". В своих песнях шейхи разделяли длинные вокальные пассажи выкриками "Хай-я рай!" - то-есть, "по-моему, так!".
По-видимому, этот возглас выполнял ту же функцию, что и вопль "Oh, yeh!" в рок-н-ролле.
Шейхи пели в сопровождении флейты и маленького барабанчика.

В полных иносказаниями рай-песнях речь шла о тоске, одиночестве и смущении души. На этом основании архаичную рай-музыку для удобства западного потребителя иногда называют "алжирским блюзом".
В 20х нашего столетия в Оране протекала довольно бойкая жизнь. В местных клубах и борделях звучали те же самые рай-песни, но с двумя немаловажными новшествами: во-первых, в этих песнях радикально - до неприличности,- был изменен текст, а, во-вторых, эти подредактированные песни пели женщины легкого поведения.
К 70-м, - то-есть, когда Халеду исполнилось 10 лет,- рай-музыка была городским фольклором Орана. А сам Оран превратился в своего рода культурную столицу Алжира: в город стекались все, кто имел хоть какие-то амбиции по части музыки. Рай вобрал в себя элементы марокканского фольклора и испанского фламенко. Основными аккомпанирующими инструментами стали аккордеон, лютня и гитара.
Во второй половине 80-х усиление влияния исламских фундаменталистов положило конец разгулу непристойной музыки.

Большинство профессиональных рай-музыкантов,- и среди них Халед,- эмигрировали во Францию. Там они перешли на дешевые синтезаторы, с помощью которых без проблем можно было имитировать и флейту, и любые другие инструменты,- главное, барабаны и электроорган. Во Франции отношение к первой рай-волне было очень ироничным. Низкокачественный эмигрантский музон называли "алжирским панк-роком".
С течением времени качество записи заметно повысилось, и уже не певцы старались поспеть за ритм-компьютером, а ритм-компьютер программировали таким образом, чтобы он не забивал арабскую вязь вокала.
Десятки кассет с парижской рай-музыкой наводнили арабские кварталы французских городов. Эти же кассеты шли нарасхват и в Северной Африке.

В начале 90-х Халед, как наиболее значительный представитель парижской рай-тусовки, получил контракт с гигантом звукозаписи, фирмой Barclay. К делу изготовления этно-попа был привлечен чудо-продюсер Don Was, работавший с The Rolling Stones, Bruce Springsteen, Paula Abdul, Iggy Pop, Elton John и Bob Dylan. Don Was и изготовил высокотехнологичную рай-музыку, домешав в нее и латино-американскую самбу, и нью-йоркский фанк, и рэгги с Ямайки. Впрочем, без сильного, страстного и завораживающего голоса Халеда у него все равно ничего не получилось бы.

Хадж-Брахим Халед родился в Оране в 60-м. Его отец работал охранником на автостоянке городского полицейского управления. Петь на свадьбах Хадж-Брахим начал в 10-летнем возрасте, через год у него был собственный автомобиль. Вскоре отец купил сыну аккордеон. Когда Хадж-Брахиму исполнилось 15, он получил приглашение записать сингл. На одной стороне пластинки располагалась песня, рассказывающая о том, как Хадж-Брахим каждый день преодолевает десять километров в один конец, чтобы попасть в школу. При этом последние двести метров - в гору. И ради чего? Что же это за гадость такая - школа? - пел юноша.
На второй стороне пластинки мальчик рассказывал, что однажды в лесу он увидел девушку, присевшую под кустик. Но даже с большого расстояния автор песни разглядел обнаженное бедро. В припеве он призывал мужчин приставать к незнакомым девушкам.
Хулиганская пластинка разошлась неимоверным тиражом. Юный певец поддался на собственную пропаганду и бросил школу. На жизнь он зарабатывал тем, что днем работал то помощником автомеханика, то сапожником, то электриком, а вечером пел свои песни на свадьбах. В два часа ночи, когда застолье заканчивалось, юноша отправлялся в злачные места родного Орана и исполнял наиболее разнузданные номера из своего обширного репертуара.

С детского возраста он знал и любил Элвиса Пресли, и Джеймса Брауна, а из французов - Джонни Холидея и Адамо. Западную эстрадную музыку ловили по BBC.
Молодые рай-певцы, чтобы противопоставить себя старым шейхам, выступали под прозвищем "Cheb", то-есть "парень". Поэтому Хадж-Брахим стал зваться Cheb Khaled.

В 1983 одна из его песен - довольно невинная,- прозвучала по государственному радио, а в 1985 он организовал первый фестиваль рай-музыки, который прошел с огромным успехом, но очень не понравился защитникам строгих нравов. Для них рай-музыка была чистой похабщиной. Через год Чеб Халед - признанный лидер рай-тусовки родного Орана - уехал в Париж. 26-летний музыкант стремился к большой карьере, кроме того ему грозил призыв на воинскую службу.
Как Чеб Халед и предполагал, во Франции его дела резко пошли в гору. За годы проведенные во Франции он обзавелся целой кучей контрактов с независимыми фирмами грамзаписи.
Сейчас можно купить четыре альбома, выпущенные Barclay, и около двадцати полупрофессионально сляпанных и кое-как записанных альбомов, вышедших на независимых фирмах. Кроме того, в ходу - более 50 магнитофонных кассет с песнями Халеда. Правда, кассеты распространяются большей частью в Алжире, Тунисе и Марокко.
Несколько лет назад певец отбросил прозвище "Чеб".

Поэтому музыкант перестал быть "Чебом",- то-есть "мальчиком",- и остался просто Халедом.
А в арабских странах его уважительно именуют Халед Аль-Вахрани, то-есть,- Халед Оранский и его слава просто не поддается описанию. Он - поп-идол номер один.
Между тем Халед постоянно поет о двух вещах, упоминание которых в исламских странах строжайше запрещено: о любви и о потреблении алкоголя. Вот типичный пассаж из песни Халеда: "Пьяный я и никому не нужный. Налей мне еще. Сегодня ночью я напьюсь, ведь она меня прогнала".

Конечно, в его упорном прославлении любви, женской красоты и потребления алкоголя есть вызов традиционному исламу. Но провокатор Халед утверждает, что поет о простых радостях жизни, о которых всегда пели в его родном городе Оране, где выпить пару глотков виски и пристать к проходящей по улице женщине - самое обычное дело. Впрочем,- по-видимому, в порядке компенсации,- он поет и о гордых и смелых женщинах, добивающихся того, чего они хотят и помыкающих мужиками.
Халед, конечно, не алкоголик, он, так сказать, демонстративно потребляет спиртное в целях борьбы со средневековыми предрассудками. Пару лет назад за вождение в нетрезвом виде певца приговорили к штрафу в размере десяти тысяч франков и к 15 дням тюрьмы. Что же делать, заплатил и отсидел. Но алкоголь прославлять не бросил - дело принципа.